Первый день 1917 года в России пришёлся на воскресенье. Им заканчивалась 127-я неделя войны…
1 января газеты сообщали: на Рижском участке фронта войска держатся стойко и, переходя в контрнаступление, «рассеивают вражеские части»; на Румынском фронте противник овладел безымянной высотой, на Кавказском – существенных изменений не произошло.
Для миллионов солдат это был ещё один день лицом к лицу со смертью без веры в себя, без доверия к командирам. В письмах домой они рассказывали: «Чем дальше живётся – тем хуже. Начальство наше душит нас, выжимает последнюю кровь, которой очень мало осталось. Не дождёшься того времени, когда придёт конец всему этому…».
В стране росли антивоенные на- строения. В 1916 году из армии дезертировали около полутора миллионов человек. Участились волнения в частях. Расправа была скорой и жестокой.
1 января по приговору военно-полевого суда на Северном фронте были расстреляны 24 солдата 17-го Сибирского стрелкового полка, а полк расформирован и переброшен на Юго-Западный фронт.
3 января в частях 12-й армии был зачитан приказ генерала Радко-Димитриева, который угрожал смертной казнью за неповиновение начальству и отказ идти в наступление. Однако и военнополевые суды не могли запугать солдат.
В Центральном государственном военно-историческом архиве (ЦГВИА) хранятся солдатские письма за январь 1917 года. «Долго ли мы будем молчать? Эх, товарищи, пора бы эти цепи разорвать, товарищи, смелее за спасение жён и детей, грудью встанем на бандитов, Русь избавим от цепей» (автор неизвестен). «Я с нетерпением ожидаю минуты, когда фронт повернётся в обратную сторону лицом и потребует оплаты по счетам… настроение у всех скверное, озлобленное» (автор — солдат А. Бриловский из 78-го пехотного запасного полка). По официальным данным военной цензуры, таких писем в декабре 1916 года было 11% от общего числа, в январе 1917 года они составляли уже 19%.
Суровая зима 1917 года принесла новые лишения. Росли цены. Железные дороги не справлялись не только с перевозками по стране, но и с подвозом продовольствия армии.
Экономика отсталой России не выдерживала напряжения военного времени. Мобилизация, согласно переписи 1917 года, по России забрала из деревень до 50% работников. Ушедших в армию заменяли женщины, дети и старики.
Для работ в сельском хозяйстве привлекли до 600 тыс. пленных и 250 тыс. беженцев. Сократились посевные площади, снизилась урожайность, упало животноводство. Если до войны собирали в среднем 4,5 млрд и более пудов зерна в год (исключение составлял урожай 1913 года – 6 млрд пудов), то в 1917 году было собрано лишь около 2950 млн пудов.
В декабре 1916 года правительство приняло решение о принудительной развёрстке хлеба. Начались реквизиции хлеба и скота. В январских донесениях охранки отмечалось: «Матери семей, изнурённые бесконечным стоянием в хвостах у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей, пожалуй, сейчас гораздо ближе к революции, чем господа Милюковы, Родичевы и другие, и, конечно, они гораздо опаснее, так как представляют собой тот склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар».
Даже в такой правой газете, как «Новые дни», в номере от 3 января говорилось: «Никогда ещё житейские события не заставляли так близко чувствовать что-то высшее… А кто чувствует это высшее и грозное, тот полон озабоченности, священного беспокойства, тот пытливо всматривается в даль будущего, ощущаемого в тревожности и необыкновенности каждого переживаемого дня…».
Обывателя настораживало всё: и декабрьское убийство Григория Распутина, «пророчествовавшего» мужика, пользовавшегося неограниченным влиянием при дворе, и беспрерывная смена министров, так называемая «министерская чехарда». Совет министров иронически именовали «кувырк-коллегией». Думская оппозиция, носившаяся с идеями «расширения участия общественности» в государственных делах, получила от монарха новогодний подарок: 1 января был опубликован именной высочайший указ об изменениях в составе Государственного совета – верхней законодательной палаты.
Вместо 17 членов группы центра, правых и беспартийных, назначались исключительно правые. Сменён был и председатель Совета. Им стал реакционер, бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов.
Между тем народные волнения охватывали всё новые и новые губернии. Вскипала вся Россия. Из рапорта начальника Казанского жандармского управления (8 января 1917 г.): «Настроение казанского общества повышенное, огромное большинство его настроено против правительства, чего никто и не скрывает, говорят об этом совершенно открыто. Осуждают новый, принятый правительством курс, говорят, что это поворот назад, но, что было возможно раньше, теперь неприемлемо».
Из частного письма саратовского губернатора С. Тверского: «…Что делается? Точно после 1905 года не прошло 11 лет. Те же персонажи, те же слова, с одной стороны, и тот же паралич власти. На местах опять земцы-дворяне ударились в политику. Опять звонкие резолюции о ненавистном правительстве и т. д. Ну а дальше что? Дальше опять скажет слово мужичок или, вернее, сделает дело мужичок. Настроение прескверное».
Из записок Петроградского охранного отделения: «…Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Циркулируют в обществе самые дикие слухи, одинаково как о намерениях правительственной власти. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьёзно и с тревогой ожидают как резких революционных вспышек, так равно и несомненного якобы в ближайшем будущем «дворцового переворота», провозвестником коего, по общему убеждению, явился акт в отношении «пресловутого старца» (прим. – имеется в виду убийство Распутина)».
Из сообщения владимирского губернатора Крейтона: «…Озлобление в некоторых, особенно фабричных, районах едва сдерживается. Забастовочное движение на фабриках приняло упорный характер и влечёт за собой более чем тревожные настроения среди фабрикантов. Ореховские и Ивановские фабриканты испытывают едва ли не панический страх за судьбу свою и своих предприятий». У некоторых представителей властвующей элиты зрели заговорщицкие настроения: поменять царя, убить императрицу. Впрочем, дальше разговоров дело не пошло.
«Синицей в руках» большинству членов «Прогрессивного блока» в Государственной Думе представлялось создание «Правительства доверия» – замена отдельных министров, послабления для общественных буржуазных организаций, некоторые реформы при сохранении самодержавия.
Левые социалистические партии – меньшевики и эсеры – видели будущую Россию свободной демократической республикой, но полагали, что это – дальняя перспектива. Социал-демократы меньшевики, к тому же, были расколоты на несколько течений (оборонцы, интернационалисты), у эсеров также не было единой сплочённой организации. Несколько социал-демократов меньшевиков были депутатами Госдумы, большевики-депутаты были арестованы.
В близких к самодержцу кругах обсуждались перспективы: либо разогнать эту Думу и вы- брать более «правильных» депутатов, либо отсрочить заседания на какое-то время.
Решили отложить работу Думы до февраля 1917 года.
Подготовила Л. СЕРГЕЕВА.
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 12 января 2017 г. на сайте ЦК КПРФ.
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 12 января 2017 г. на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.