17 июля 1942 года в междуречье Волги и Дона началась небывалая по масштабам Сталинградская битва, длившаяся до 2 февраля 1943 года, в которой с обеих сторон одновременно участвовали свыше двух миллионов человек, тысячи орудий, танков, самолётов. Прежде чем говорить о величии подвига советских лётчиков в небе Сталинграда, стоит сравнить несравнимое.
Известный американский актёр Кларк Гейбл, летавший в составе военно-воздушных сил второго фронта, свидетельствовал, что американские лётчики делали 25 боевых вылетов, после чего оставшихся в живых списывали — не выдерживали нервы. Советские асы за время войны делали от 300 до 600 боевых вылетов, Герой Советского Союза Н.П. Каманин — более 600. Маршал авиации, трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин провёл 159 воздушных боёв, сбил 59 самолётов. Маршал авиации, трижды Герой Советского Союза И.Н. Кожедуб провёл 120 воздушных боёв, сбил 62 самолёта, последний — над Берлином.
Сталинградская битва достигла критической отметки. Фашисты прорвались к Волге, в городе шли ожесточённые бои за каждую улицу, каждый дом. А в воздухе продолжались беспрерывные схватки наших лётчиков с фашистскими стервятниками.
Выжженная палящим летним солнцем заволжская степь. Обширное лётное поле — аэродром, на котором базируются истребительные полки нашей дивизии. Землянка, где отдыхают лётчики нашей эскадрильи в перерывах между вылетами. Входит командир эскадрильи, как всегда, в сопровождении своего заместителя. Все смолкают, лица лётчиков становятся серьёзными и сосредоточенными. Они готовы получить очередное задание на боевой вылет.
Как и все мои товарищи, чувствую внутреннюю перемену. Сердце заработало в напряжённом ритме, его удары отдают в висках, во всём теле. Это обычное состояние ожидания неизвестного. Ведь ни для кого не секрет, что часто мы возвращаемся с задания, не досчитавшись боевых товарищей.
— Получен приказ на вылет для прикрытия наземных войск в районе Ерзовки, что севернее Сталинграда, — объявляет комэск. — На задание вылетают Колышкин и Титенко. Остальные имеют возможность посмотреть концерт ансамбля песни и пляски ВВС Красной Армии.
Задание нам предстоит выполнять с парой из соседнего полка, старшим группы назначен их лейтенант. Мы быстро договорились о деталях взаимодействия в воздухе в районе боевых действий. Взвивается зелёная ракета. Включаю зажигание и открываю воздушный кран запуска двигателя. Ещё несколько секунд — и мы в воздухе. Теперь всё внимание сосредоточено на полёте. Справа несколько позади мой ведомый и друг Владимир. Поэтому я всегда уверен в безопасности заднего сектора обзора. В паре с ним летаем около двух месяцев и безраздельно доверяем друг другу.
Мы — над заданным районом. Сверху отчётливо видна линия фронта. Слева широкая лента Волги, справа Дон со своей неповторимой излучиной у города Калач. Высота — 4000 метров. Наши напарники на 900 — 1000 метров ниже нас. И задачи у нас разные: мы с Владимиром при появлении вражеских истребителей вступаем с ними в бой, а лейтенант с напарником вступают в бой с бомбардировщиками врага. Связь — визуальная, зрительная, так как наши самолёты оснащены только приёмниками.
Почти сразу принимаем бой с двумя мессершмиттами. И в этом скоротечном бою Владимир сбивает одного фашиста, другой уклоняется от боя и исчезает из поля зрения. Столь лёгкая победа прибавила нам уверенности в наших силах.
Но ликовать пришлось недолго: на нас буквально навалилась шестёрка мессеров и внезапно атаковала. Самолёт Владимира, объятый пламенем, перевернулся и со шлейфом чёрного дыма пошёл к земле. Мимо моего самолёта сплошной струёй, свитой дымкой, пронеслась пушечно-пулемётная очередь, не сделав ни одной пробоины. Я остался один против шести. Попытка уклониться от боя немедленно окончилась бы гибелью.
Потом я часто задавал себе вопрос: было ли тогда время для анализа и размышлений? Конечно, нет. Не успел бы вспомнить все тактические приёмы воздушного боя, которые изучали и ежедневно обсуждали после каждого вылета. Напряжение росло, но страха не было. Мой самолёт перешёл в глубокий вираж с набором высоты. Это один из приёмов оборонительного воздушного боя. Трассы пулемётно-пушечного огня с разных сторон проносились мимо моего самолёта. Фашисты, как стервятники, издевались над своей жертвой. Они всячески старались заставить меня изменить траекторию полёта, но это им не удавалось.
Я изредка нажимал на гашетки, отбиваясь от наседавших мессеров. Так продолжалось до тех пор, пока не почувствовал, что мне не хватает воздуха. Лёгкие работали, как кузнечные меха, требуя новых порций кислорода. Да, в кабине на положенном месте подвешена кислородная маска. И вот он, рядом кран подачи кислорода, но времени на это нет. Прибор показывает высоту 6400 метров. Случайно мой взгляд засёк показания наличия топлива в баках: левые баки пусты, в правых стрелка подрагивает на цифре 20.
Почему шестёрка стервятников так долго не могла сбить мой самолёт? Только после, анализируя этот воздушный бой, понял: опытные ведущие дали возможность молодым фашистам потренироваться на своей жертве.
Принимаю решение о выходе из боя, пока есть возможность манёвра с работающим двигателем. Мгновенно перевожу рычаги управления. Самолёт переворачивается через крыло и с невыключенным мотором отвесно несётся к земле на запредельной скорости.
Ближе к земле вывожу самолёт из пикирования в надежде, что оторвался от своих преследователей. Ведь, кажется, внимательно оглядел задний сектор обстрела. Но когда самолёт вышел из пикирования и достиг угла 45 градусов к земле, раздался страшный треск слева. Весь пятиструйный пучок огня из трёх пушек и двух пулемётов врезался в левое крыло.
В одно мгновение были отсечены почти треть крыла и элерон, машину резко стало кренить влево. Штурвал заклинило, и все мои усилия выровнять самолёт были напрасны. Именно в этот момент я почувствовал смертельную опасность. Перед глазами во всю ширину зрения возникло одно слово: ЖИТЬ!
Мне с большим трудом удалось сдвинуть с места рычаг управления, и машина медленно возвратилась в горизонтальное положение. Впереди, внизу — обширные заволжские степи. И моё внимание уже было сосредоточено на посадке. Я был уверен в своей безопасности, но напрасно.
Другой фашист, убедившись в неэффективности атаки своего ведомого, спикировал и хладнокровно нажал на гашетки. Очередь со страшным грохотом прошила мой самолёт от хвоста до мотора. Взрывом снаряда вдребезги разнесло приборную доску, обдав осколками обе мои ноги и правую руку. Несколько крупных застряли в правом наушнике шлемофона, а три мелких врезались в голову. Двигатель самопроизвольно остановился. Огромными усилиями открыл фонарь кабины, чтобы не дышать гарью после взрыва снарядов. И надо было как-то приземляться, хотя без приборов и бортовых систем нет никакой информации. Поэтому без особой надежды перевёл рычаг на выпуск шасси, которые мгновенно вышли и заняли рабочее положение.
Без работы двигателя самолёт стремительно приближался к земле. Чтобы уменьшить силу удара, я выпустил посадочные щитки. Но вышел только правый на не повреждённом крыле, и самолёт резко стал крениться влево. Обратное движение ручки — и с левым креном упал на землю…
Когда я пришёл в себя, первой мыслью было: жив! Но самостоятельно выбраться из кабины не мог. Помогли подъехавшие вскоре в санитарной машине люди. Оказывается, я упал вблизи аэродрома 8-й воздушной армии. Врач приказал снять полные крови сапоги, сделал перевязки на ногах, руке и голове. По моему телу ещё долгое время пробегала нервная дрожь.
Через неделю шедшая в Камышин санитарная машина доставила меня в лазарет нашего полка, где я встретился с Владимиром, который получил страшные ожоги лица, тела и рук. Так завершился наш вылет на боевое задание 24 сентября 1942 года.
Если вы спросите, что сталось с другой парой, которая вылетала вместе с нами, то скажу правду. Они благополучно вернулись. И лейтенант, фамилию которого я никогда не забуду, доложил, что мы с Владимиром раньше времени покинули поле боя и они были вынуждены сделать то же самое…
Д.З. КОЛЫШКИН.
Подготовила В.П. ЛЕНКИНА.
Новоалександровск.
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 13 августа 2020 года на сайте ЦК КПРФ, а также на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.