Советские войска вышибли фашистов из нашего села 5 февраля 1943 года. Сколько радости и восторга было!
Сельчане, находившиеся несколько месяцев под пятой гитлеровцев, голодали и холодали. Оккупанты как представители «высшего расового типа» отобрали у крестьян скотину, птицу и продукты питания.
Люди были в отчаянии. Думали, что делать, чтобы не умереть с голоду. Прошёл слух, будто в деревне Куськино, в 30 километрах от нашего села, при бегстве врага на запад полегло много лошадей-тяжеловозов. Я, 13-летняя сестра Зина и Катя — жена моего брата-фронтовика Николая — с трудом нарубили мёрзлой конины. Спасительный груз везли в мешке на санках домой.
До разорённой деревни Шабаново полем семь километров. Весенняя оттепель, постепенно небо заволоклось облаками. За разговорами незаметно добрались до деревни. На просёлочной дороге высмотрели большую хату, чтобы попросить воды. Постучали.
Дверь открыла молодая женщина. Мы с порога выпалили — хотим пить. Катя с Зиной вкатили санки с грузом в сени. Хозяйка, сдержанно улыбаясь, ответила: «Чего-чего, а воды полный колодезь». В большой комнате с земляным полом, русской печкой и приступком было чисто. Возле печки сидел с котом на коленях худенький светловолосый и голубоглазый мальчик моего возраста.
Это был хозяйский сын Афанасий. Со стороны приступка висела необычного размера люлька, закрытая занавеской. Было заметно, что в детской колыбели кто-то есть.
Хозяйка предложила горячего компота из сухофруктов, выразив сожаление, что не может ничем угостить. Спросила, откуда и куда держим путь. Разговорились. Зоя, так назвала себя хозяйка, рассказала о своём горе.
— Мужа призвали в первый месяц войны. В Московской битве в декабре 1941 года был тяжело ранен и обморожен. Лишился обеих ног до середины голени. Культи заживали долго в госпитале Москвы. Мне об этом сообщили оттуда только после его выздоровления. Муж не хотел говорить нам о тяжёлом ранении. Семья очень радовалась, что нашёлся родненький человек. С пожилым отцом привезли его домой. Боец мой в звании сержанта, имеет награды — орден Красной Звезды и медали…
Зоя достала из шкафа серый пиджак, увешенный боевыми заслугами.
— В скором времени муж Иван, к большому несчастью, помешался, – продолжала Зоя. — Вот и лежит в люльке. Встаёт редко, когда наступает просветление. Лечения никакого… Передвигается по хате на коленях. Пытался смастерить себе деревянные протезы, но ничего не получилось.
Тем временем солнце вышло из-за туч, в хате посветлело, и мы увидели в люльке заросшего человека. Он не то что говорил, а протяжно гудел, произнося печально слова: «Я хочу жить, я хочу жить… Зоя, поди ко мне, Зоя, поди…». На пару минут перестал гудеть. К нему неожиданно вернулось сознание, и он поинтересовался, кто пришёл. Стал поворачивать голову в нашу сторону.
Катя приблизилась к нему и сказала: «Ваня, нас трое. Сами мы из села Карандаково. Устали и зашли к вам попить воды. Меня зовут Екатерина, со мной дети — девочка Зина и мальчик Андрюша». Человек в люльке, осматривая нас, проговорил, что он всё понял. Его слова прозвучали спокойно. Катя, увидев, что Иван зарос, предложила: «Ваня, у тебя очень длинные волосы. Давай я тебя подстригу». Больной, чуть помедлив, согласился.
— Зоя, у вас есть ножницы и гребешок? Хозяйка протянула руки в печурку и подала Кате небольшие овечьи ножницы и маленькую деревянную расчёску.
Кате стричь членов нашей семьи доводилось не раз. Зоя положила на плечи «клиента» какую-то ветошь. А «парикмахерша» стала ловко орудовать ножницами и гребешком. При этом рассуждала: ты, Ваня, потерял здоровье, защищая нас от фашистов. Ты достоин, чтобы к тебе все относились по-человечески, с уважением…
Постригла, как говорят, под «канадку». Голова и лицо освободились от взлохмаченных зарослей. Бородатый человек превратился в молодого мужчину лет тридцати пяти. Афанасий, увидев отца в новом обличье, заулыбался, приблизился к родимому человеку и радостно воскликнул: «Папка, ты совсем изменился, правда! Стал очень хороший. Будь таким всегда, а тёте Кате скажем большое спасибо».
Многострадальный Иван старался осенять своё лицо отвыкшей за годы войны доброй улыбкой. От слов сына он не сдержался, опустил голову и заплакал, что-то приговаривая и смахивая кулаком слёзы. Жена принялась успокаивать мужа…
Катя поинтересовалась у Зои, есть ли у них что-нибудь из хозяйства. Вопрос воскресил горькое минувшее в памяти хозяйки — она заплакала, вытирая слёзы уголком фартука.
— Понимаете, — проговорила она, — было хозяйство, но немцы в период второй оккупации отняли телушку, коз и гусей. Сарайчик опустел. Опустошили погреб, в котором были картошка, морковка… Упраши- вала извергов не трогать животных, но куда уж там.
Катя, сочувствуя Зое, сказала, что такое несчастье произошло и у нас. Успокаивая её и, наверное, себя, заметила, что самое главное — мы живы, фашистов изгнали, а хозяйство заведём, не пропадём.
Я восхищался поступком нашей невестки. Как просто она может делать доброе нуждающимся в помощи людям, как умеет внести весёлое настроение и развеять гнетущую обстановку. Наша Катя с живинкой в деле, всем буду рассказывать об этом, мыслил я про себя. Со смешанным чувством горечи от увиденного, но всё же с приподнятым настроением мы двинулись домой.
А. М. КРУПЕННИКОВ.
Ставрополь.
Статья в PDF-версии газеты «Родина» № 30 (1084) от 6 августа 2015 г.