«Когда я беру в руки перо, меня до сих пор не покидает иллюзия, что я ещё молод», — писал Корней Чуковский, когда его «и утро, и полдень, и вечер» были уже позади. И подчёркивал: «Быть с молодыми — наш радостный долг». Русский советский поэт, публицист, литературный критик, переводчик и литературовед, журналист, детский писатель, он был самым издаваемым в СССР автором детской литературы.
Первое слово ребёнка
Перепробовав много профессий, свою литературную деятельность Корней Иванович Чуковский начал в 1901 году, когда стал публиковаться в «Одесских новостях». Потом было сотрудничество с изданиями «Весы», «Нива», «Речь», «Русская мысль», издание собственного сатирического журнала «Сигнал». После четвёртого номера молодого литератора посадили в тюрьму и отдали под суд «за оскорбление величества» и «царствующего дома», но оправдали.
Сидя в предвариловке, Чуковский увлёкся переводами стихов английского поэта Уолта Уитмена. Его первая книга переводов имела огромный успех и в течение года издавалась трижды.
Следующей были критические очерки о русских писателях того времени «От Чехова до наших дней». Именно в этот период начинается его увлечение детской словесностью.
В 1911 году составил сборник «Жар-птица», привлёк для служения детям лучших писателей и художников. По предложению А.М. Горького составил сборник «Ёлка» и написал свою первую детскую сказку «Крокодил», с первых дней полюбившуюся маленьким читателям.
С той поры несколько поколений детей приобщились к детской книге благодаря сказкам «Мойдодыр», «Тараканище», «Муха-Цокотуха», «Айболит», «Бармалей», «Федорино горе», «Краденое солнце», «Телефон». Их содержание и форма были для нашей литературы новыми, необычными и неповторимыми.
Чуковский перевёл для детей «Приключения Тома Сойера» Марка Твена, «Робинзона Крузо» Дефо, «Королей и капусту» О’Генри — книги, без которых никто из нас теперь не представляет своего детства.
Через всю его жизнь проходила тема особенностей психики маленьких детей. С упоением поэта и вдумчивостью учёного Чуковский наблюдал работу малышей по овладению в сказочно короткие сроки речью своих родителей и предков и ту беспримерную лёгкость, с которой дети выполняют этот труд. Она воплотилась в его книге «От двух до пяти».
Книга выдержала двадцать одно издание, в том числе двадцать при жизни писателя. И для каждого издания автор исправлял и расширял текст, получая многие тысячи писем от воспитателей, матерей и отцов, сообщавших свои наблюдения за детьми.
Восхищаясь словотворчеством ребятишек, одним из изумительных феноменов детства, Чуковский отмечал их способность самостоятельно находить формы, которые создавались народом в течение веков: «обутки», «одетки», «пулять», «смеяние».
Ребёнок требует, чтобы в звуке был смысл. Поэтому молоток у него «колоток», вентилятор — «вертилятор», милиционер — «улиционер».
Корней Иванович был очарован чудом рождения личности в ребёнке и тем, что по речи детей можно судить об их становлении. Многолетние наблюдения Чуковского за развитием речи ребят послужили материалом для научных разработок видных психологов того времени Выготского и Люблинской. Писателя и учёных объединяла убеждённость в том, что без внимания к ребёнку не может быть речи о педагогическом гуманизме, главная педагогика — педагогика детства.
Упущенное в детстве — упущенное навсегда.
А для Чуковского продолжением этого увлечения стала книга о русском языке «Живой, как жизнь». В ней писатель горячо выступает против искажения и засорения русского языка канцелярщиной, жаргонами, неуместным употреблением иностранных слов. Он приводит слова Константина Паустовского: «До какого же холодного безразличия к своей стране, своему народу, до какого невежества и наплевательского отношения к истории России, её настоящему и будущему нужно дойти, чтобы заменить живой и светлый русский язык речевым мусором». И обращается к Ленину, который требовал от пропагандистов и агитаторов писать на простом и понятном языке, обращаться к людям на правильном русском языке без напыщенных вычурностей.
Вместе с тем Чуковский отстаивает постоянное развитие русского языка. Даже Ленин «стремился к тому, чтобы утвердить в обиходе трудящихся русские партийные термины, созданные русской народной традицией». «Не раз выражал он радость, — пишет Чуковский, — что определяющим термином для нового строя сделалось чисто русское слово «Совет», вошедшее во всемирную лексику».
«Везде в мире, — писал Владимир Ильич, — слово «Совет» стало не только понятным, стало популярным, стало любимым для рабочих, для всех трудящихся».
Борьба за культуру речи, утверждал Чуковский, может лишь тогда быть плодотворной, если она сочетается с тонким чутьём языка, с широким образованием, безукоризненным вкусом и, главное, если она не направлена против нового только потому, что оно новое.
«Всякий даровитый писатель есть по самой своей природе новатор. Именно своеобразие речи и выделяет его из среды заурядных писак». Заканчивая эту книгу, Чуковский подчёркивал, что культура речи неотделима от общей культуры: «Облагородьте нравы молодёжи, и вам не придётся искоренять из её обихода грубый и беспардонный жаргон»
Новый штрих к портретам
Послереволюционный период потребовал от писателей максимальной серьёзности в решении задач культурной революции. В 1918 году А.М. Горький организовал в Петрограде издательство «Всемирная литература» и предложил К.И. Чуковскому возглавить его англо-американский отдел. Но и СССР был страной разноязычных народов, стремившихся к постоянному обмену духовными ценностями.
Мастерство перевода стало играть особую роль. По просьбе Горького Чуковский написал книгу, посвящённую искусству перевода, переизданную несколько раз.
Перу Чуковского принадлежат воспоминания о Горьком, Короленко, Куприне, Андрееве, Ахматовой, Блоке, Луначарском, Маяковском, Зощенко и других его современниках, критические статьи о Гаршине, Сологубе, Сергееве-Ценском, Зайцеве, Ремизове. В творчестве каждого из них писатель находит те или иные грани непостижимо многоплановой личности русского человека.
Без его галереи портретов невозможно представить себе в полной мере литературную палитру России ХХ века. Но, работая над ними, Корней Иванович признавался: «В писательской работе меня больше всего увлекает радость изобретения, открытия», «… меня окрыляла уверенность, что у нас ещё не было книг на подобные темы».
В книге «Критические рассказы», посвящённой выдающимся русским и советским поэтам и писателям, для него было важно определить, чем автор, о котором он пишет, не похож на других: «Меня обуревало в ту пору желание сказать об этих авторах новое слово, отменяющее привычные представления о них». «Разве отдал бы я сорок лет своей жизни изучению Некрасова, если бы не сознание, что мне предстоит разрушить застарелые, рутинные представления о нём?» — писал он о главном труде своей жизни.
Большой основательный труд о любимом с детства поэте он написал после пристального изучения его жизни и творчества. При этом оказалось, что спустя 40 лет после смерти автора его стихи продолжают публиковаться в исковерканном виде.
Десятки наиболее ярких революционных стихов, изъятых царской цензурой, не дошли до читателей.
В разных местах разыскивал Чуковский рукописи и черновики рукописей Некрасова, чтобы восстановить его канонический стиль. И обнаружил около пяти тысяч новых стихов, которые революция освободила от зловредной опеки и полного забвения.
Большим поощрением в этой работе для Корнея Ивановича был положительный отзыв о ней В.И. Ленина. Полное двенадцатитомное собрание стихотворений Некрасова, научно прокомментированное и исцелённое от ран и увечий, нанесённых царской цензурой, вышло в свет в 1926 году. Книга Чуковского «Мастерство Некрасова» была удостоена Ленинской премии.
О Некрасове Чуковский писал: «Это был гений уныния. В его душе звучала великолепная заупокойная музыка, и слушать в себе эту музыку, и передавать её людям значило для него творить. Изо всех звуков в природе он охотнее улавливал стон: «Слышишь дикие стоны волков… Стонет кулик над равниной унылой… Ветер стоном стонет над столицей… Ель надломленная стонет».
Вот знаменитые стоны в «Парадном подъезде»:
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам…
Стонет он под овином, под стогом…
За тысячи вёрст Некрасов чувствует, как «человеческие стоны ясно слышны на заре», и вся природа для него источает тот же почти человеческий стон:
Бесконечно унылы и жалки
Эти пастбища, нивы, луга,
Эти мокрые сонные галки,
Что сидят на вершине стога.
Эти мучительные стоны «печальника горя народного» были бы беспомощны, если бы не могучая сила некрасовского ритма.
«Легко ли было носить ему этот ритм в душе? — размышляет Чуковский. — Ведь этим ритмом он не только писал, но и жил, этот ритм был темпом его крови, его дыхания». Так говорить можно только о любимом поэте.
О литературном дебюте Достоевского — повести «Бедные люди» — Чуковский писал словами Белинского: «… он открывает такие тайны жизни и характеров, которые на Руси до него и не снились никому. Это первая попытка у нас социального романа. Автор их пойдёт дальше Гоголя». По словам самого Фёдора Михайловича, Белинский встретил его важно и сдержанно, но уже через минуту заговорил пламенно, с горящими глазами: «Да понимаете ли вы сами-то, что вы такое написали? Осмыслили ли вы сами-то эту страшную правду, на которую вы нам указали? Не может быть, чтобы вы в ваши двадцать лет уж это понимали. Вы до самой сути дотронулись, самое главное разом указали». Художественный гений Льва Толстого Корней Иванович Чуковский видел в том, что автор не изображает людей, а преображается в них, переселяется в них и живёт их жизнью. «Война и мир» и «Анна Каренина» — «великое переселение художника во множество человеческих тел. И потому кажется, что творения Толстого не созданы человеком, а выросли сами собой, как растут деревья. До сих пор этого не мог ни один писатель». Чехов, по утверждению Чуковского, никогда не отделял личной морали от общественной. Антон Павлович убеждал читателя, что люди не честные в своём личном быту не могут быть искренними борцами за социальную правду. Оттого он так презирал либералов, которые, собравшись за ресторанным столом, похвалялись в пьяных речах своей горячей любовью к народу. «Каким бы неуклюжим ни казался мужик, — писал Чехов в «Моей жизни», — он верит, что главное на Земле — правда, спасение его и всего народа в одной лишь правде, и потому больше всего на свете он любит справедливость». Замученный беспросветной работой, крестьянин Чехова сохраняет веру в то, что на этом свете неправдой не проживёшь. Непримиримый ко всякой лжи, сам Чехов поэтическими строками своей повести «В овраге» воодушевляет и нас: «Как ни велико зло, всё же ночь тиха и прекрасна, и всё же в божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё на Земле только и ждёт, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью».
Главное качество раннего Ивана Бунина, его огромное преимущество перед другими авторами, по мнению Чуковского, — то, что он поэт и проза его поэтична. Он не столько певец, сколько живописец, и любование зримым — главная услада его творчества. Ни у одного поэта нет такого изобилия глаголов, обозначающих цвета: чернеть, алеть, зеленеть, розоветь. Каждая его строка наполнена красками и образами:
В мураве колеи утопают,
А за ними с обеих сторон
В сизых ржах васильки зацветают,
Бирюзовый виднеется лён,
Серебрится ячмень колосистый,
Зеленеют привольно овсы,
И в колосьях брильянты росы
Ветерок зажигает душистый.
«Искусства у него много, — пишет о Бунине Чуковский. — Хватило бы сердца!».
Анна Ахматова в понимании Корнея Чуковского — влюблённая монахиня, которая одновременно и целует, и крестит. Она вся в намёках, в еле слышных словах, еле заметных подробностях. «Главное очарование её лирики не в том, что сказано, а в том, что не сказано. Её умолчания говорят больше слов. Если бы у нас не было Ахматовой, мы были бы гораздо беднее».
Ахматову и Маяковского Чуковский считал двумя полюсами русской поэзии: «Даже странно, что они живут в одну эпоху и ходят по одной земле. Маяковский — поэт-гигантист. Нет такой пылинки, которую он не превратил бы в Арарат. Всё доведено у него до последней чрезмерности. В своих стихах он оперирует такими громадностями, которые и не снились нашим поэтам. Тысяча, миллион, миллиард — для него обычные слова, как и разговорище, волнище, адище, шажище, Вавилонище. Любовь для него — грандиозный пожар, который он не может потушить сорокаведёрными бочками слёз».
А как актуально звучат сегодня слова поэта, возвышающие патриотизм до планетарного чувства: «Мы никаких не наций. Труд наш — наша Родина!».
«Горький первый из русских писателей так религиозно уверовал в труд, — пишет о пролетарском писателе Корней Чуковский. — Только сын мастерового и внук бурлака мог внести в наши русские книги такую небывалую тему. До него лишь поэзия неделания была в наших книгах и душах».
Чуковский отмечал, что Алексей Максимович Горький — единственный писатель в России, кто раньше всех обрадовался при мысли о том, что человечество многомиллионной артелью устраивает для себя свою планету.
При этом его герой стремится дать людям «если не счастье, то хоть передышку в несчастьях».
Ни один из русских писателей, писал Чуковский, не чувствовал с такой остротой, что русская жизнь мучительна. Это чувство, это его нетерпение построить мир на других основаниях сделали Горького революционным писателем задолго до революции.
Предчувствием революции была пронизана в начале ХХ века поэзия Александра Блока. Идиллическая дворянская жизнь сочеталась в нём с ужасом перед грядущим. В одном стихотворении он пишет:
Милый друг,
и в этом тихом доме
Лихорадка бьёт меня…
А в другом говорит о своей музе:
Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.
«Но катастрофы он не только не боялся, — пишет Чуковский, — но чем дальше, тем страстнее призывал. Только в революции он видел спасение от своей «острожной тоски». Революцию призывал громко и требовательно»:
Эй, встань и загорись, и жги!
Эй, подними свой верный молот,
Чтоб молнией живой расколот
Был мрак, где не видать ни зги!
Эти строки были написаны в 1907 году, но в них Чуковский нашёл ключ к пониманию творческой направленности поэта и писал о Блоке: «Он был уверен, что революция сумеет обнаружить в человеческом мусоре «драгоценные жемчужины духа», что в огне революции чернь преобразится — в народ».
***
Некоторые читатели недоумевают: зачем в политической газете мы так часто говорим о великих представителях отечественной литературы? Но журналисты «Родины» будут делать это и в дальнейшем. Прежде всего — чтобы отметить их вклад в революционное движение и в создание новой культуры социалистического реализма. Ещё — для того, чтобы побудить перечитать их бессмертные творения, вновь почувствовать высоту русского духа.
И напомнить о том, что Россия — одна из трёх великих земных цивилизаций, над которой сегодня нависла реальная угроза исчезновения.
Допустить этого мы, коммунисты, не имеем права. История нам не простит…
В.П. ЛЕНКИНА.
Новоалександровск.
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 31 марта 2022 на сайте ЦК КПРФ, а также на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.