Свободное время — главное богатство человека, так утверждают лучшие мыслители. Ныне это богатство на нас буквально с неба свалилось — самоизоляция. Делай, что хочешь…
Но радости на лицах людей не видно, а слышны их стенания о том, что дома нечем заняться. Так займитесь чтением классиков русской литературы!
И не нужно оправдываться тем, что этих классиков я читал, они устарели. Приведу для примера свои размышления после недавнего прочтения романа «Господа Головлёвы».
В нём пустословие составляет одну их центральных идейных и художественных задач автора. В пустословии уличены все Головлёвы. Иудушке — Порфирию Владимировичу — оно целиком заменяет то, что именуют духовным миром человека. Он злой гений пустословия и одновременно жертва его, оно опустошило его душу, выскоблило в нём всё человеческое.
Салтыков-Щедрин называет Порфирия не Иудой, а именно Иудушкой, что по-житейски приземляет героя. Он именно Иудушка, который под боком у домашних совершает каждодневное предательство. В семье за чайком и обедом, в общении с дворней, мужиками, соседями по имению Порфирий плетёт словесную паутину, губительно действуя на окружающих.
Яд его пустословия — одна из причин, которая постепенно убивает его братьев, мать и собственных детей. Этот яд особенно страшен тем, что Иудушка, вообще-то, прав. Он ничего не выдумывает, лишь повторяет бесспорные мантры, господствующие в общественном сознании мелкобуржуазного общества. Формально верное, но пустое, обманное и лицемерное слово — главное оружие Иудушки, которым он поражает окружающих и от которого в конечном счёте погибает сам.
Его излюбленных мотивов словесных упражнений три. Во-первых, бог и божья милость, во-вторых, семья и родственные отношения, в-третьих, быт — хозяйственная рачительность и усадебный уют.
О боге. Иудушка предстаёт набожным субъектом, посвящавшим молитвам по нескольку часов в день. Запомнив основные религиозные постулаты, он ими буквально крушит своих оппонентов, подавляет и подчиняет себе их волю. Кто мог в XIX веке противиться божьему слову? О чём бы ни зашёл разговор, Иудушка непременно сопровождает его хвалебными обращениями к «создателю», «Христу», «царю небесному», «господу богу», «ангелам-хранителям», «божьим заступникам» и «угодникам». В его представлениях бог чаще всего выступает в роли грозного небесного начальника — исправника, сурово расправляющегося со всеми пороками провинившихся людей.
О семье. Вслед за богом Иудушка прибегает к словесной эквилибристике, связанной с ценностями семьи. Его главные семейные постулаты сводятся к традициям домостроя: «не ропщи», «повинуйся старшим», не выходи из «родительской воли» и т.д.
Выдавая себя за ревностного защитника семейных устоев, он безбожно их разрушал. Первого сына довёл до самоубийства тем, что отказал ему в денежной помощи, не простив женитьбы без своего дозволения. Отказал в денежной помощи и второму сыну, промотавшему казённые средства. Сын Петенька назвал отца убийцей.
Так и случилось. Имея 15 тысяч в кубышке, Иудушка не позволил себе выделить три тысячи на спасение родного сына, тем более обещавшего большие проценты. Ничего личного! В итоге погиб и второй.
Виновен он был и в смерти старшего брата Стёпки-балбеса. Лестью и хитростью Иудушка сумел настроить против него мать. Образ Степана — один из самых драматичных в повествовании. Он погиб в имении матери, которая его «съела», содержала хуже собаки. Виновен Иудушка и в смерти младшего брата Павла, но сам не признавал этого. Говорил: «Не любил меня брат… Я всем добра желаю! И ненавидящим, и обидящим — всем! Несправедлив он был ко мне — вот бог болезнь ему и послал, не я, а бог!»
Отношение Иудушки к брату приняло тиранический характер. Порфирий утешал брата такими елейными словами, что тот буквально задыхался от чудовищного лицемерия.
Тираническое слово «кровопивца», как его про себя называла даже мать Арина Петровна (делившая детей на любимых и постылых), погубило в итоге и её. Подобострастное отношение Иудушки к матери, которую он якобы боготворил, называл её «маменькой», «дорогим и милым другом» и т.д., было таковым, что она всю жизнь боялась его.
Его ласковость и угодливость Арина Петровна считала «накидыванием петли». И была права. Он всё время думал о том моменте, когда станет полноправным хозяином всех её капиталов. В итоге она его прокляла, но это более убило её саму, чем его.
Наконец Иудушка становится самым богатым помещиком в округе, но следует заслуженная кара — одиночество и понимание того, что он его заслужил. Последние дни своей жизни провёл в пьянстве с несчастной племянницей Аннинькой. В алкогольном дурмане устремился к маменьке на кладбище для покаяния и замёрз по дороге.
Быт. Но, пожалуй, ярче всего ничтожность Иудушки выявлялась в разглагольствованиях на хозяйственные, гастрономические и усадебные темы. Предел головлёвских мечтаний — «капиталец», который надо умножать, а не транжирить, «хорошенькое именьице», обильные «запасы». Плотоядные вожделения Иудушки приправлены смакующими толками о «карасях в сметане», «говядинке», «вишенках» и т.д., которыми он даже соблазнял свою мать, чтобы та приехала в гости, полагая, что этому противостоять невозможно. Его убийственно слащавые слова-бирюльки типа «фу-ты, ну-ты», «цып-цып», «трюх-трюх» и ласкательные окончания в словах вызывают лишь дополнительное отвращение.
Правда, иногда Иудушка пробует выходить за пределы религиозно-семейных и усадебно-хозяйственных вопросов. И его суждения ассоциируются с верноподданническими понятиями о «начальстве», «законе», которые охраняют собственность господ («…бога чтить, это — первое, потом — старших, которые от самих царей отличие получили, помещиков, например…»).
И — ни одного нового понятия, свежего слова! Слова Порфирия как будто пахнут кухней, погребом, непроветренной барской спальней, лампадным маслом и господской молельней.
Порфирий Головлёв — собственник и приобретатель. Нажива — главный нерв его бытия. Хищнические, стяжательские вожделения прикрываются лицемерными речами — пустословием. Словами Иудушка, как сказал один крестьянин, «сгноить человека может». Слова в устах Головлёва утрачивают своё настоящее содержание, они проституируются. Проституированное слово может отдаться любому речению, кривляться и искажаться в любом паскудном периоде, в любой словесной комбинации. Именно так Салтыков-Щедрин и создал образ пустословия.
Нравственный облик Иудушки нужно дополнить его сожительством с полуграмотной женщиной по имени Евпраксея и его отношением к новорождённому сыну Володе, которого этот набожный папаша тайком от матери отправил в воспитательный дом под тем предлогом, что так поступить даже богоугодно. Своё беспутство Иудушка прикрывает фразой: «По нужде и закону перемена бывает». И избавился от сына по нужде. Впрочем, это была типичная практика помещиков в отношении бесправных домочадцев, о чём Салтыков-Щедрин писал не раз.
Казалось бы, этим эпизодом можно было бы и закончить роман. Но главное в понимании личности Иудушки было ещё впереди. Тип пустослова — художественное открытие, которое принадлежит лишь Салтыкову-Щедрину. Наконец, он его дорисовывает впадением Иудушки в запойное пустомыслие. Кажется, он сошёл с ума. На самом деле ушёл в свой искусственный внутренний мир, где, словно наяву, продолжает прежнюю жизнь — усыпляет, тиранит, обманывает, стяжает, обогащается, разоряет, судится…
Кажется, вот-вот наступит реальное сумасшествие, но этого не происходит. Происходит иное — на смену запойному пустомыслию приходит алкогольный запой. Он предаётся ему сначала один, а потом и совместно с племянницей Аннинькой. От неё узнаёт, что сестра её покончила жизнь самоубийством. Иудушка вновь и вновь просит повторить рассказ об этом самоубийстве. Кажется, что этот предельно падший человек и сам к нему прибегнет.
«Надо меня простить! — говорит он. — За всех… И за себя… И за тех, которых уж нет… где… все?..» От него отвернулась даже Евпраксея, неожиданно для Иудушки справедливо и убийственно обвинившая его.
Но человек ли он вообще? Оказывается, человек… Неожиданно племянница Аннинька превращается в одно из главных действующих лиц романа. Во время пьяных посиделок Иудушка, защищая себя от обвинений в своей виновности в гибели самых близких ему людей, вдруг приходит к мысли, что Аннинька права. У него вдруг пробуждается «одичалая совесть», которая до конца истерзала его. Пробудившееся, пусть и полупьяное, сознание заставило Иудушку вновь почувствовать себя человеком, оглянуться, увидеть предельную мерзость всего им содеянного и понять, что никаких ресурсов для «воскресения» у него нет. Он не убивает себя, как, казалось бы, положено настоящему (религиозному) Иуде и как следовало бы по сюжету романа, а погибает в попытке повиниться перед могилой матери. И это окончание романа лишь усиливает трагизм личности персонажа.
Можно подумать, что это история об одном человеке с удивительными негативными чертами. На самом деле роман — об обличении социального порядка, который уродует человеческую личность, низводит её до положения Иудушки. «Меня ужасает эпоха, — писал Салтыков-Щедрин в очерке «Хищники», — ужасает историческое положение, в котором погибают столько живых существ, в том числе и хищников».
Главная тема романа — нелепый мир дворянско-буржуазных порядков России. «Болото порождает чертей, — утверждает писатель, — а не человек болото». Хотя признаем, что это сообщающиеся сосуды. В то же время Салтыков-Щедрин подтверждает слова Н.Г. Чернышевского о том, что даже самый закостенелый злодей — всё-таки человек. Салтыков-Щедрин даже в Иудушке, говоря словами Добролюбова, заставляет «проглядывать его человеческую природу сквозь все наплывные мерзости».
Другие персонажи «Господ Головлёвых» мало чем отличаются от главного героя, но менее удачливы. Невольно задаёшься вопросом: какие же это господа? Но, видимо, господа другими и не бывают. Погоня за собственностью, богатством другие типы людей создавать не может.
Сегодня мы с удивлением оглядываемся и спрашиваем: куда подевались возвышенные люди, которыми могла бы гордиться страна, как это было в советское время? Где выдающиеся учёные, писатели, поэты, композиторы, артисты, художники? Нет социального заказа на них. Потому-то и правит бал посредственность. Однако подлинная беда заключается в том, что именно такие люди в существующей нравственной системе и поднимаются к вершинам власти.
О господах Головлёвых, может быть, и не стоило бы сегодня вспоминать, да уж очень много обнаруживается жизненных параллелей. Разве ныне в России жизненные ценности Иудушки не стали всенародными? По крайней мере, они навязываются государством.
И разве пустословие не является сегодня едва ли не главным средством управления народом? Нам говорили: «Откажитесь от социализма — и будете жить, как на Западе». Отказались… «Рынок всё отрегулирует», — сколько раз такое сказано! Отрегулировал?.. «Есть план Путина», — и перечислялось, что россияне будут иметь к 2020 году. Имеем?.. Да и сам Путин сегодня в режиме ручного управления неустанно говорит и говорит.
Говорит так, будто бы в стране ничего не изменилось. Его оптимистичным речам мог бы позавидовать любой генсек, ведущий страну к коммунизму. А если и возникают трудности в виде того же коронавируса, так мы с ними непременно справимся. Вот и обновлённая Конституция скоро появится, осталось только проголосовать.
Но ведь сколько в ней будет пустословия, если базис общества — частная собственность на средства производства — остался прежним? А надстройка и есть надстройка как пример пустословия, пусть и красивого.
Если коммунистов обвиняли в диктатуре пролетариата, то мы можем обвинить новых господ Головлёвых в тирании слов, маскирующих интересы капитала. …
Образ Иудушки Головлёва стал очень популярным в русской литературе, а В.И. Ленин его часто использовал для характеристики политических деятелей. Как социальный тип в нынешней России Иудушка лишь процветает и особенно в окружении первых лиц разных уровней.
Н.Ф. БОНДАРЕНКО
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 21 мая 2020 года на сайте ЦК КПРФ, а также на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.