На следующий день после объявления войны мы провожали отца на фронт. День запомнился необычной погодой: ярко светило солнце, одновременно шёл мелкий слепой дождик.
Двор наш мама ежегодно засаживала цветами, но старший брат Анатолий почему-то сорвал верхушки цветущего картофеля и вручил такой странный букет отцу, стоявшему в проёме вагона-теплушки.
Потом было очень страшное первое столкновение с войной.
В небе немцы на парашютах повесили осветительные бомбы, источавшие мертвенно-бледный свет. Было видно вокруг, как днём. На железнодорожной станции Фундуклеевка взорвались цистерны, загорелась нефтебаза. Ударили разом наши зенитки, стоявшие в огороде, посыпались из окон стёкла. Наш дом, находившийся в двухстах метрах от железной дороги, содрогался от чудовищных взрывов, нам приходилось прятаться в канаве.
Пришли немцы. Теперь уже наша авиация бомбила станцию, но мы уверовали, что свои бомбы нас не тронут, хотя одна из них упала в огород и наполовину разрушила курятник.
Из дома немцы нас изгнали, поселились мы в курятнике. Запомнил, как фашисты выловили кур, отрубили им головы штык-ножами и бросили в круг. Безголовые, они несколько секунд прыгали в конвульсиях, заваливаясь на бок, под громкий хохот оккупантов.
К зиме мама натаскала из разрушенного вокзала кирпич и сложила печурку, обложила промерзающие стены курятника снопами из кукурузных стеблей. Помещение маленькое, с трудом разместились в нём кровать и стол. Трое братьев спали на кровати, мама – под столом.
Вспоминаю то время и удивляюсь, как мы пережили два с половиной года фашистского нашествия…
Невыносимо трудно выживать, когда постоянно смотришь смерти в глаза. На колхозных полях (колхозы даже при немцах работали) мама собирала колоски, мёрзлый картофель и свёклу, сажала кукурузу вдоль забора – так и жили.
Сосед дядька Гаврило не был призван в Красную Армию, работал кладовщиком на станционном складе. Он научил варить мыло, снабжал нас каустиком, сырьём служили свежие отходы из скотобойни после разделки туш животных.
В дальнем уголке двора мама варила мыло, добавляла мыльный корень, настои из пахнущих трав и заливала в деревянные формочки. Один раз в две недели она загружала наплечный мешок десятью брусочками мыла и шла в базарный день за двадцать километров в соседнюю Медведовку. Меняла мыло на хлеб, а чаще всего приходила без заплечного мешка, избитая полицаями.
Обнимемся в курятнике все четверо и плачем.
Но вот наступил 1944 год. Где-то у Кременчуга шли бои, слышался гром несмолкаемой канонады и сливался в один протяжный гул. Бой приближался, уже можно было различить отдельные взрывы дальнобойной артиллерии. Немцы отступают. Мимо дома идут танки, на прицепах тупоносые автомобили тянут тяжёлые орудия.
Мы радуемся, видно, крепко жмут наши, если такая силища удирает.
Наступила тишина… И вдруг огромнейшей силы взрыв потряс землю, завыли осколки рваного металла, попадали на землю… Взлетел на воздух сахарный комбинат. Наш курятник уцелел, но в дом попал осколок, провалил кровлю, перекрытие, пробив деревянные полы.
Потом на огромной скорости по улице пронеслись наши танки, и, наконец, вошли долгожданные бойцы Красной Армии! Трудно передать обуявшую нас радость.
Бойцы заделали дыры в стенах и в крыше, забили картоном разбитые окна. Зашли мы в свой дом впервые после изгнания фашистов: на столе открытый ящик с гранатами, мина с разноцветными проводами и догоревшая свеча… Мама выскоблила полы, и солдаты, расстелив шинели, легли отдыхать.
Впервые я прикоснулся к медалям на груди нашего солдата. Он подарил мне трофейный полуаккордеон, сфотографировал нашу чудом уцелевшую семью. Карточка получилась жёлтой и некачественной, но мы её сохранили, она – семейная реликвия. На снимке тридцатидвухлетняя мама похожа на семидесятилетнюю старушку, а мы, трое её сыновей, – на детишек из концлагеря.
Угостили нас бойцы американской тушёнкой («вторым фронтом»), а есть не можем – желудок не принимает. Пришлось долго учиться есть заново и малыми дозами.
Солдат научил нескольким аккордам и петь песню: «Белоруссия родная, Украина золотая. Наше счастье молодое мы врагу никогда не отдадим».
Одни солдаты уходили на Запад, громили ненавистных фашистов, другие наполняли наш дом, устало ложились на пол, а я им пел «Белоруссия родная…», хотя меня об этом никто не просил.
Много десятилетий спустя подгоревший от немецкой свечи стол развалился, его обломки я обнаружил в куче дров в один из приездов к постаревшей матушке. Вырезал из столешницы кусок обгоревшей доски, покрашенный материнскими руками зелёной краской, заключил его в обложку по размерам книги и снабдил рассказом об этой самой ценной для меня реликвии.
Станислав КУЧЕРЕНКО.
Ставрополь.
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 8 мая 2019 года на сайте ЦК КПРФ, а также на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.