Сталинград… Он неизменно вызывает отзвук в наших сердцах, а на глазах проступают слезы. И так будет всегда! Несмотря на то, что при последнем обсуждении вопроса о том, чтобы вернуть городу его славное название, две трети «сидельцев» в Государственной думе проголосовали «против». Имя отнять можно. Но не отнять священной памяти у народа, не перечеркнуть величие народного подвига. И каждое упоминание о Сталинграде, каждая страница Сталинградской битвы дороги нашему сердцу. Вот что увидел на местах великих сражений наш земляк Николай Дмитриевич Селютин через год после победы на Волге.
— В январе 1944 года семнадцатилетним юношей я ушел в армию. Семь лет не снимал солдатской гимнастерки — воевал на Дальнем Востоке, служил в послевоенные годы.
Из числа молодых людей, призванных тогда из всех районов Ставропольского края, сформировали воинский эшелон и отправили к месту назначения. Мы проехали станции Расшеватка, Кавказскую, Тихорецкую, Ростов.
Все мы ждали, что из Ростова нас повернут на запад, на фронт. Но, вопреки нашим ожиданиям, нас направили на восток, в сторону Сталинграда.
Был конец января 1944 года. Прошёл год, как отгремела великая Сталинградская битва, а казалось, что она закончилась только вчера. Мы ехали по территории, освобождённой от немцев. По пути следования эшелона, на огромном пространстве, видели разрушенные станции, города и посёлки. На полях, покрытых глубоким снегом, лежали искорёженные танки, автомашины, артиллерийские орудия и много другого военного имущества. Все это еще не было убрано после жестоких боев под Сталинградом.
При подъезде к городу завалы разбитой военной техники увеличивались. Мы видели из окон вагонов не только горы металла, но и трупы немецких и наших солдат. Смотреть на это нам, молодым солдатам, было нелегко. Мы воочию убедились, что война несёт с собой страшные разрушения, смерть.
Первого февраля 1944 года эшелон прибыл на станцию Сталинград. Как такового города не было. Сплошь мы видели развалины. Город был разрушен полностью, ни одного уцелевшего здания. Дымились лишь землянки, где жили люди. Мы не могли оставаться равнодушными при виде такого зрелища. В нас крепло чувство ненависти и злости к немцам. Что они сделали с таким большим и красивым городом!
Нас вывели из вагонов, построили в колонну и повели. Двигались мы по грудам развалин, карабкаясь, держась друг за друга, чтобы не упасть. Подошли к одному из разрушенных жилых домов, внизу которого был вход в подвал. Нам приказали спуститься. Оказалось, это была столовая, нас привели на обед.
Мы были не очень голодны, у всех ещё оставались домашние продукты. Но всё же нас накормили горячей пищей — супом с крупой, без картофеля, перловой кашей, дали чай и по 200 граммов хлеба. Многие из нас не съели того, что нам дали.
Когда мы входили в этот подвал-столовую, у входа не было посторонних людей. А когда выходили, увидели, что вокруг собралась толпа оборванных, голодных людей. Все они протягивали к нам руки, прося чего-нибудь поесть.
Мы были ошеломлены. Многие из нас бросились обратно в столовую, стали собирать все, что мы не доели, и раздавать голодным детям. Как они хватали куски хлеба, остатки каши и, не жуя, проглатывали их! Мы еще долго не могли прийти в себя после того, что увидели.
Таким мне и запомнился Сталинград спустя один год после великой битвы на Волге. Минуло почти 75 лет, но память хранит картины страшных разрушений и человеческого горя. Теперь мы не понаслышке знали, что такое война и что такое фашизм.
Мы двигались дальше на восток и всюду видели: перед нами — воюющая страна. По пути следования эшелона военные власти часто использовали нас для погрузки вагонов. Так, в городе Балашове нас высадили из вагонов, повели в лес, огороженный колючей проволокой. На пропускном пункте отобрали все металлические предметы — ножи, вилки, ложки. Привели вглубь леса. Там оказался склад боеприпасов, упакованных в различные ящики. Подошёл эшелон, и мы стали грузить в вагоны ящики со снарядами. Работали весь день, очень устали, к тому же была плохая погода, шел мокрый снег. Вечером, закончив работу, вернулись в свой эшелон, поужинали и повалились спать.
В городе Пензе нас направили на погрузку в вагоны тюков сена для армейских лошадей. И так по всему пути следования. Ехали по Уралу, по сибирским просторам, проехали Свердловск, Красноярск, Новосибирск, Хабаровск. Мой отец работал на военном заводе в Чапаевске. Мы проезжали этот город, но я не мог его оповестить, так как не знал заранее наш маршрут. Было обидно, что мы не встретились, но что поделаешь!
Двигаясь по Сибири, мы видели большие города с тысячами дымящихся заводских труб. Это были в основном военные заводы, в том числе эвакуированные с востока страны. Всё здесь работало для фронта, для победы.
Мы не раз обращались к командованию с просьбой направить нас на запад, на германский фронт. Но нам отвечали: «Служите там, где приказано».
Мы ещё не знали, что впереди у нас — Дальний Восток, Приморский край, станция Бамбурово и военный поселок Одноречье, у восточной границы с Маньчжурией. Там, в деревянных рубленых казармах, размещался 3-й стрелковый полк 40-й стрелковой дивизии. В составе 2-й нештатной разведроты этого полка мне и моим товарищам в августе 45-го предстояло в жестоких боях освобождать от японских захватчиков области Северного Китая и Северную Корею.
Всё у нас было еще впереди…
Вера ЛЕНКИНА,
член Союза писателей.
(Из воспоминаний ветерана)
Новоалександровск.
Эта статья в PDF-версии газеты «Родина» от 10 января 2019 г. на сайте ЦК КПРФ, а также на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.