(Продолжение. Начало в №28)
Одежду шили из конопли, тогда её сеяли на каждом огороде, жали, вязали в снопы, вымачивали в воде, затем отделяли волокно, пряли нитки и ткали. На селе был ткацкий станок. Его по очереди передавали из дома в дом. Сотканное полотно расстилали на снегу в мороз, оно отбеливалось. Затем шили полотенца, штаны, рубашки, платья. Одежда была жёсткой, колкой, обнашивалась, но была очень прочной.
Обуви тоже не хватало. Шили поршни (лапти) из сыромятной кожи. В сухую погоду они высыхали и давили ноги, в сырую размокали и не держались на ногах. В тёплое время года мы ходили босиком. Помню, мама сшила мне штаны из камуфляжной прорезиненной плащ-палатки. Штаны шуршали при ходьбе, застёгивались пришитой палочкой, пуговиц не было. Летом они нагревались, а зимой в них было холодно.
В то время не было мыла. Стирали золой подсолнечника, летом травой мыльнянкой, её цветы давали пену. Ещё варили мыло из трупов собак, оно было чёрное, неприятно пахло и плохо мылилось. Для побелки хат собирали слюду, пережигали, получали белый порошок и белили.
В клубе иногда показывали немое кино. Молодёжь собиралась на улицах, плясали под гармошку, пели песни. Помню, у моей сестры Елены были одна галоша и туфля, так и ходила.
Не было спичек. Огонь добывали с помощью кресала, трута и камня голыша. Часто смотрели на улицу: у кого шёл из трубы дым, бежали туда, чтобы разжиться угольком (жаром), несли его домой, чтобы растопить печку.
Спали все на большой русской печи, которая отапливалась соломой, кизяком и любой другой сухой растительностью. Утром печь остывала, на стенах появлялся иней. Пол был земляной, холодный, но мы и не болели.
Такая тяжёлая жизнь делала нас в юном возрасте взрослыми. Мы не имели игрушек, да и детства не было. Но были обязанности – и у старших, и у младших.
Правда, как-то отец всё-таки порадовал меня, купил красивого маленького коня на колёсиках. У него были золотая грива и хвост. Поиграв пару часов, мы с сестрой Тамарой решили проверить, есть ли у него внутренности. Прорезали ему живот, оказалось, игрушка состояла из прессованной бумаги. Сколько слёз было из-за испорченной единственной в жизни игрушки.
Не могу не вспомнить и не написать добрые слова о своём друге детства Викторе Балычёве. Его отец работал мельником на сельской мельнице, где иногда вместо зарплаты выдавали муку. Витя угощал меня бубликами и пирожками, хлебом – их пекла его бабушка. При наших встречах мы вспоминаем, как он меня подкармливал и от голода спасал.
В хозяйстве у нас было десятка два кур, летом их не кормили, они самостоятельно питались. Если курица кудахтала, мать бежала снимать яйцо, чтобы мы его не съели, собирала для сдачи налога.
Как-то родители приобрели двух поросят, кормить их, естественно, было нечем. Моей главной обязанностью было их пасти, весь тёплый период я их откармливал на подножном корме. Забить их сами мы не имели права, забивал забойщик, чтобы снять шкуру, а её надо было сдать государству. Однако этих поросят родители скрыли от налогового органа, и отец их сам застрелил из берданки, чтобы не кричали и не выдали нас. В подвале шкуры осмолил паяльной лампой. И шкуру, и внутренности поросят мать готовила, и мы ели. Сала на них не было, на траве не нагуляешь.
И.П. ЕФИМЕНКО.
Село Бешпагир Грачёвского района.
(Продолжение в следующем номере)
Это письмо в PDF-версии газеты «Родина» от 26 июля 2018 г. на сайте ЦК КПРФ, а также на сайте Ставропольского крайкома КПРФ.